Укротитель. Остановить апокалипсис любой ценой - Екатерина Сереброва

Укротитель

Остановить апокалипсис любой ценой

Екатерина Сереброва

© Екатерина Сереброва, 2016

ISBN 978-5-4483-1492-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Павел Ольчановский, двадцати пяти лет, на ходу проигрывал в своей голове детскую балладу, которую сочинил вчера на гитаре. Он непременно включит ее в репертуар, Паше не терпелось представить новую песенку своим маленьким слушателям. Он представлял их горящие глаза, широкие улыбки и предвкушал общение, скорую встречу – ничто так не заряжало и не вдохновляло Павла, как реакции деток. У него была широкая сфера интересов, много привязанностей и любимых дел, но две вещи всегда выделялись: музыка и дети. Без них он не представлял своей жизни.

Пришлось отвлечься от радужных ноток, наполняющих его душу, поскольку Паша достиг цели: он нажал на кнопку звонка квартиры на третьем этаже. Открывать не торопились.

Он долго настраивался на эту встречу. Взвешивал все «за» и «против». Откровенно трусил. И корил себя за слабость. Саша отговаривала Павла, что убедило его в необходимости сделать это. Следовало поступить по-мужски. В конце концов, ответственность за сделанный выбор поборола в Паше другие чувства, и он пришел.

Зашаркали с той стороны, заскрипели полы. Кто-то смачно прокашлялся. Дверь приоткрылась, образуя щелочку, достаточную, чтобы первым делом уловить сильный запах перегара, во вторую очередь – разглядеть и хозяина квартиры. Помятое, небритое лицо с сонными глазами. Он тщетно пытался сфокусировать взгляд и пошевелить языком. Паша уже не боялся. Он глубоко вздохнул и выдохнул.

– Это я, брат.

В глазах напротив промелькнуло осмысленное удивление. Железная дверь распахнулась настежь, едва не придавив Пашу к соседней. Он, отскочив, впорхнул внутрь и закрыл ее за собой, лишая и себя возможности бегства, и брата – к тому, чтобы передумать и сразу прогнать незваного гостя.

Хозяин куда-то скрылся, а вместо него из комнаты напротив внезапно вышла барышня. Точнее, девица. С размазанным по лицу макияжем, в порванных колготах, юбке набекрень и кофточке с отсутствующими пуговицами она произвела на Павла неизгладимое впечатление жуткого отвращения. Не то, чтобы сильно удивила. Братец абсолютно не был монахом. Но Паша потому и не бывал здесь, что культурный шок всякий раз наступал и нарастал, привыкнуть к такому образу жизни было невозможно.

Девица, между тем, помимо сумочки держала в руках какую-то позолоченную подставку или шкатулку. Что уж лежало внутри, страшно было представить, и Паша благоразумно опустил глаза, когда она, спотыкаясь на шпильках, проковыляла мимо него на выход. Ольчановский, хотел, было, сбросить туфли, но передумал и торопливо прошел на кухню, где, кажется, находился горе-братец.

Погремев бутылками, пытаясь собрать их в кучу, что не получалось, учитывая их несчетное количество, Ольчановский-старший устроился на табурете у окна. Он сложил руки у груди, принимая независимый вид. Павел остановился в проеме, с ужасом окидывая творящийся бардак. Он не узнавал квартиру, в которой вырос. Хуже того, не узнавал и брата. Заметно похудевший, грязный и неприязненный. Миша был голым по пояс. Некий узор-татуировка, напоминающий не то извивающихся лент, не то змей, на всю правую руку, и старый шрам на боку – полученный из-за него, Паши. Тонкая полоска напоминала Павлу, что когда-то Миша о нем заботился и защищал, как в том случае с хулиганами. Удрученный и подавленный брат совсем не походил на себя прежнего. Миша закинул ногу на ногу, и один резиновый тапок соскользнул. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Было грустно и смешно смотреть, как он пытается делать вид, будто все нормально.

– У тебя готовы бумаги? – сухо спросил Паша. Ему становилось дурно и тошно оставаться в этом месте еще хоть немного.

– Я еще не подписал, – буркнул Миша.

– Месяц прошел…

– Ты у меня жену увел, между прочим! – прикрикнул Миша, и на том пыл его погас. Он закашлялся.

– Миш, вы с Сашей обо всем договорились… И с тобой мы не раз говорили. Что опять не так-то? Ты сам отказался от нее.

– А ты и рад был подхватить, – съязвил брат.

– Прекрати, – замотал головой Павел. – Подпиши бумаги, и я оставлю тебя в покое.

– Подпишу, – кивнул Миша. – И вышлю тебе почтой. Не задерживаю, – указал он рукой на выход.

Павел вздохнул. Все уговоры были бесполезны и обычно заканчивались аналогично. Что именно раздражало Михаила, что ввело его в такое состояние – понять было сложно. Он бросил Александру с ребенком. Паша не сразу отважился предложить ей свою помощь, но он был искренен в своем стремлении поддержать хорошую девушку, не отказать в крове. Постепенно они решились и семью создать. Было, наверное, бесчестно поступать так с братом, однако Павел приложил все усилия, чтобы примириться, донести свою точку зрения. Но они с Михаилом долгое время находились в сложных отношениях, так и эта ситуация ничего не разрядила, в сущности не изменила.

С момента беспрепятственного, по обоюдному решению расставания Миши с женой Сашей (всего после четырех месяцев в браке) минуло полгода, она подала на развод месяц назад, и вот Паша хотел урегулировать все миром. Но Михаил упорно не ставил свои подписи на необходимых бумагах. Вечерами он названивал Саше, донимая ее бессвязной болтовней и жалобами. Причем все они походили одна на другую, так как Миша не помнил, что говорил в прошлый раз. Дурная привычка грозила довести его до психиатрической клиники, в лучшем случае. Никогда Павел и представить не мог, до чего опустится его любимый когда-то брат. Своей вины он не видел, ведь вытаскивал Александру, оставшуюся ни с чем в ее тяжелый период, с девятилетним сыном от предыдущего брака. Паша не жалел, что поступил так, поскольку был дружен с ней, по-настоящему сочувствовал и переживал, когда у них с Мишей начались разлады. Только она и сумела на короткий период «приструнить» буйный нрав Михаила, направить его в нужное русло. Пока он сам не разрушил тот хрупкий мирок.

Теперь все катилось по наклонной дальше и дальше.

– Миш, во что ты себя превращаешь? – с содроганием в голосе спросил Павел. – Боже, это ведь наш семейный дом. Небось, родительская спальня на черта похожа.

– Она в порядке, – резко воскликнул Михаил. – Не надо уж меня сволочью выставлять.

– Я беспокоюсь за тебя, – проникновенно продолжал Паша выплескивать давно накопившееся. – Ты же никогда так низко не падал. Неужели я тому виной?

– Не ты, – помотал головой Миша. После паузы добавил: – Садись, чего уж.

Он уступил табурет и вышел. Павел присел, совсем распереживавшись. Захотел смочить горло, но, посмотрев на стаканы в мойке, содрогнулся и проглотил слюну.

Миша вернулся, на удивление, причесанным, чистым и одетым. От прежнего облика осталась спутанная, неаккуратная борода, но в целом вид был пристойным. Даже круги под глазами загадочно испарились. Брат был готов на разговор – это ли не чудо после нескольких месяцев игнорирования?

– Как у тебя дела? – обыденно спросил Михаил, пристраиваясь у стенки и сжимая в руках кружку. Но не для заполнения паузы или из вежливости. Миша на полном серьезе не знал о делах брата и был искренен в своем интересе.

– Защитил кандидатскую по филологии. Работаю там же.

– Хм, а зачем учителю музыки степень? – скептически выгнул бровь Миша.

– Для развития ума. А музыка и учительство – для души.

– А как Макс и… Саша?

Павел не думал, что брат решится спросить о них. Но как-то комментировать, уточнять, провоцируя на ссору, Паша не желал. Раз Миша способен на такие внешние преобразования, то, возможно, справится и с внутренними переменами.

– В добром здравии. Макс хорошо учится и хочет пойти на бокс.

– Сашина идея? – усмехнулся Михаил.

– Вообще-то Макса, но она поддержала, а я не стал возражать.

– Ребенок невольно продолжил нашу традицию.

– Остается радоваться за него, коли своих нет.

– Паша… – посерьезнел Миша. – Ты пойми, я сам все заварил и совсем не против вашей семьи. Лучше ты, чем кто-то третий. Но мне не просто примириться и вообще… все сумрачно.

– Ты работаешь?

– Механиком. Но все, кем бы я ни был, не то. Ты вот обрел себя, хотя мне не до конца понятен твой выбор. По сути же, я далек от того, чтобы иметь право давать тебе советы.

У Миши случались приступы совести, вины и самобичевания. Происходили и обратные, столь же резкие приступы отрицания от сказанного. Поэтому Паша не мог воспринимать его слова за чистую монету. Но каждый раз ему хотелось верить брату.

– И… я подпишу все. Просто это некий рубеж, черта, в рамках которой я остаюсь нормальным человеком, способным иметь семью. Только не говори мне пошлостей вроде того, что я найду себе женщину.