После матча - Лев Филатов

Лев Иванович Филатов

ПОСЛЕ МАТЧА

За годы работы в газете мне много раз приходилось в нетерпении маяться возле телетайпного аппарата, постукивающего в чечеточном темпе, читать по слогам набегающую телеграмму и, едва проступит знак окончания – два тире, ноль, два тире,- отрывать от рулона долгожданный текст, чтобы тут же, запихнув его в патрон пневматической почты, отослать с шестого этажа на третий, в наборный цех, на линотип. И даже в спешке бывает, что глазам своим не веришь, потеряешь секунды, размышляя, может ли такое быть, не соврал ли ненароком бесстрастный телетайп.

Футбольные известия бегут и бегут со всего света. Есть среди нас, газетчиков, такие, кто легко их запоминает, легко в них ориентируется и потрясает окружающих своей осведомленностью и решительными моментальными комментариями. Мне это никогда не давалось. Быть может, для собственного успокоения, чтобы слишком явно не проигрывать своим блистательно и полезно информированным товарищам, я давно взял себе за правило не слишком полагаться на сегодняшние телеграммы, не спешить с приговорами, держаться поодаль от телетайпной сумятицы, какой бы она ни была увлекательной, сногсшибательной.

Хотя футбольная река то мелеет, то выходит из берегов, но в общем-то ее течение подчинено закономерностям, следить за которыми, по моему убеждению, поинтереснее, чем жить в азартном ожидании очередных сенсационных известий. Не перечесть случаев, когда ошеломившее нас по первому впечатлению событие некоторое время спустя начинает выглядеть заурядным, поскольку новая информация предлагает вполне прозаическую разгадку. И обязательно, без исключений, за так называемыми цифрами и фактами вырисовываются разного рода явления, тенденции, умонастроения, моды.

Очерки, вошедшие в книгу, посвящены событиям с 1977 по 1986 год. Это десятилетие, как и любое другое, включает в себя множество турниров и матчей, имеет своих героев, свои кульминации и разочарования. Но это десятилетие, как никакое другое, обнажило внутренние противоречия, заставило задуматься, правильно ли, как того требует наше взыскательное время, организован, живет и развивается футбол.

– Зададимся хотя бы несколькими «контрольными» вопросами. Ради чего после чемпионата 1977 года клубы были ограничены числом допустимых ничьих и был введен «лимит»?

– В силу каких причин привлек к себе общее благосклонное внимание «Спартак», в 1978 году вернувшийся из первой лиги в высшую?

– Что означает выход на главные роли команд Минска, Днепропетровска и Ленинграда, прежде державшихся на почтительном удалении от лидеров?

– Почему победы киевского «Динамо» в чемпионатах 1977, 1980 и 1981 годов воспринимались аудиторией и знатоками более чем спокойно, без какого-либо энтузиазма, а в 1985 и в 1986 годах с сочувствием и интересом?

– Чем объяснить крайне обостренную реакцию общего неудовольствия выступлением сборной на чемпионате мира в Испании в 1982 году, хотя итоги не зафиксировали провала?

Не льщу себя надеждой, что в очерках найдутся ответы на все вопросы. Они отражают точку зрения журналиста. Будет хорошо, если читатель почувствует, что жизнь футбола не исчерпывается телеграммами о результатах матчей, что она пронизана борьбой перспективной актуальности с опасливой старинкой, честности с криводушием. И она, эта жизнь, остро нуждается в прямоте отношения к ней, в острастке тем, кто посягает на ее нравственные установления, в деловом компетентном внимании, а не в наскоках и вмешательствах дилетантов и, как мне думается, в реорганизации, позволившей бы растущие претензии к футболу привести в соответствие с условиями, в которых он должен существовать.

У журналистов свое место и свои обязанности. Мы не пишем «вообще», вне времени. Эти очерки имеют даты, и для меня, автора, это дорого как свидетельство, что пресса не стоит в стороне и по мере сил выполняет свой долг, служит интересам футбола. Читатель может заметить в очерках некоторые повторения, но и они мне дороги, как следы боевых действий, которые приходилось вести изо дня в день, из года в год.

Десятилетие позади: что было, то было. Но, хотя обстановка в футболе переменчива, все же скачущая турнирная конъюнктура не способна сама по себе устранить назревшие вопросы. Они ждут своего решения, потому что все мы «болеем» за свой футбол и ждем не дождемся, когда он в полной мере реализует заложенные в нем силы.

После матча

Ничего придуманного здесь не будет. Чтобы с первых слов все стало ясно, представлюсь: журналист, регулярно пишущий о футболе с 1952 года, и редактор еженедельника «Футбол – Хоккей», на протяжении семнадцати лет. Место действия – Мексика, время действия – июнь 1983 года. Место выбрано не ради экзотики. Тут все проще и строже: дальняя командировка, вслед за которой, как было обговорено до отъезда, уход с редакторского поста с намерением без помех и без натуги заняться журналистской работой. Имелось в виду и собраться с мыслями: есть ли право на книжку? Не мемуарную, а о том, к чему пришел, что набежало за годы, отданные футбольной прозе и редакторскому занятию. Сначала пытался ее сконструировать, изобрести, но выходило манерно, искусственно и, что пугало больше всего, нравоучительно. И как нередко бывает с нами, журналистами, помаявшись с выдумками, решил писать без затей, как все происходило, в той же последовательности. Был репортером, им и следует оставаться.

Кончено! Оранжевый микрофон-апельсинчик, невесомый, вбирающий в себя малейшее дуновение, живой, теплый, бережно мною охраняемый, которому я полтора часа поверял все, что видел и думал, и даже задержку дыхания в ожидании того, что вдруг что-то стрясется у ворот, и вздох вслед несбывшемуся лег на голубой полированный пюпитр, он выключен, не нужен, забыт, и я даже не заметил, как технический служитель на ходу подхватил его вместе с наушниками и унес.

Наши юниоры проиграли бразильцам. Дальше чемпионат будет разыгрываться без них. Они прежде срока полетят в Москву, притихшая, виноватая компания. Мне приходилось возвращаться с побежденными. У них разговоры вполголоса, старание каждого держаться особняком, в сторонке, ничем себя не проявлять, не попадаться на глаза тренерам, уткнуться в книжку, быть исправным пассажиром, и ничего больше. Правда, если удавалось кого-то из них разговорить, расшевелить, оказывалось, что слой мальчишеского траура неглубок и глаза охотно становятся озорными, бедовыми, и губы настраиваются на улыбку, и видно, что сильные плечи томятся в чинном пиджаке, рвутся к привычным движениям. И всегда это было приятно, футбол не для того заведен, чтобы хоронить себя после поражения, он снова и снова вызывает на зеленые подмостки, где все равны перед лицом нескончаемой игры.

На этот раз я с ними не полечу, срок моей командировки – до конца чемпионата, еще неделю проживу в Мексике. Известно, какая это будет неделя. И такое случалось – оставаться после того, как команда улетала. Сталкиваются два чувства. Одно нашептывает, что, коль скоро интерес к тебе как к специальному корреспонденту у редакции упал, на описание того, что будет происходить в отсутствие нашей команды, строк отведут поменьше и не исключено, что стенографистка передаст указание ограничиться итоговыми заметками по возвращении. Что бы ни было, работа сокращается. И на стадион через весь город не обязательно тащиться, устроит телевизор в гостинице. Можно посетить знаменитый антропологический музей, взобраться по ступенькам на пирамиду Солнца, съездить на рынок кустарных изделий. Да мало ли чем можно себя занять в мексиканской столице, где на каждом шагу чудеса старой и новой архитектуры, где ананасы развозят в грузовиках навалом, как у нас капусту, где на пригородных дорогах крестьяне тянут к проезжающим подвешенных на веревках серых жирных съедобных ящериц, как у нас ведра с антоновкой. Одним словом, почувствовать себя путешественником, сорвавшимся с телефонной веревочки, никуда не спешить, дни распределять по собственному разумению.

И все обстояло бы прекрасно, да не отпускает другое чувство, скорее всего странное, неразумное, а умом его не подавишь. Это ощущение пустоты и ненужности после отъезда команды, словно в тебе что-то лопнуло, оборвалось. И что сильнее всего – вина за случившееся, будто ты сам бегал по полю и оскандалился. Откуда это, ты ведь ни с какого боку не причастен к проигравшим юниорам и увидел-то их впервые?! Можно ведь утешиться и тем известным правилом нашей профессии, что для заточенного перышка конфуз иной раз сподручнее, чем успех: есть где разгуляться, поиронизировать, да и выбор слов богаче и вольнее.

Бродишь, любуешься заокеанскими диковинками, а на душе пасмурно, и мексиканский безнадежно ясный, стойкий солнцепек допекает глупой назойливостью, лучше бы небо затянуло, ближе к настроению. И в самый разгар осмотра чего-то небывалого вдруг сорвется с языка: «Ничем они других не хуже, просто силы своей не знают!» На тебя удивленно взглянут, переспросят, а ты деланно улыбнешься и руку приподнимешь в знак того, что все в порядке, и станешь с еще большим усердием пялить глаза. Вбито в нас наше дело, как гвоздь, по самую шляпку, клещами не вытянешь. Так и живешь, что в Мехико, что в Москве.