Перстень без камня - Анна Китаева

Перстень без камня

Посвяшение

Посвящается

Надежде Ивановне и Игорю Викторовичу Китаевым,

без которых не было бы ни этой книги, ни ее автора.

Пролог

Выход из Длинного моря в океан напоминал разверстую пасть бешеного зверя. Здесь южный и северный континенты сходились так близко, как нигде больше, и в узком проливе между ними в любую погоду бушевали волны. Над кипящей белой пеной высились скала Южный клык и скала Северный клык. Расстояние между ними было невелико, и дежурный на маяке Южной империи мог бы окликнуть своего собрата на маяке Северной — если бы не оглушающий рев несытой морской бездны и не вечная вражда двух держав.

Мало кто из капитанов рисковал выходить в Великий океан, и еще меньше было тех, кто возвращался. Ежевечерне на маяках зажигались фонари, обозначая одновременно край земли и оконечности владений Севера и Юга.

Корабль пришел со стороны океана. Он появился в час вечерних сумерек, когда глазам и разуму легче всего ошибиться. На маяках заметили шхуну, когда она уже входила в Глотку. Поднялась суматоха. Пока дежурные маги спешно проверяли, не морок ли это, не колдовская ли подделка, двухмачтовое суденышко вошло в пролив.

Посудина была потрепанная и ничуть не призрачная — хотя за кормой ее тянулся тающий магический шлейф, такой же дырявый, как и грот океанского бродяги. Но странствовать в Великом океане и не намотать на бушприт магических вихрей — невозможно. На палубе шхуны было пусто, если не считать одинокой фигуры рулевого. Человек едва не падал от усталости, и штурвал поминутно грозил вырваться из ослабевших рук. Непонятно было, кто он, этот скиталец, долго ли он странствовал по внушающим ужас просторам, как ему удалось выжить и вернуться.

С площадок южного и северного маяка напряженно следили, как неизвестный капитан борется с течением. Уже улетели срочные магические донесения начальству, уже пришли ответы — немедленно обследовать судно и моряка, как только корабль пристанет к берегу. К одному из берегов, южному или северному. Вопрос оставался лишь один — к какому?

Рулевой покачнулся и упал на одно колено. Шхуна резко вильнула вправо и устремилась прямо на Южный клык. Но когда гибель ее уже казалась неизбежной, моряк выпустил штурвал, и нос корабля развернулся к северу. Так повторялось несколько раз. Пляшущие волны пролива крутили суденышко, как ореховую скорлупку. Человек несколько раз приподнимался и даже вставал на ноги, но наконец рухнул на палубу кучей тряпья и остался лежать. Хлопнул и заполоскался рваный грот, шхуна в очередной раз совершила разворот и двинулась к северному берегу. Старший смотритель маяка северян распорядился отправить отряд туда, где бродяга должен был встретиться с сушей. Уже понятно было, что эта встреча станет последней.

Маги, поднявшиеся на корабль, обнаружили капитана мертвым. У него за пазухой нашли статуэтку женщины с рыбьей головой, вырезанную из дерева незнакомой породы. Больше ничего примечательного на шхуне не отыскалось. Но одной этой находки хватило, чтобы взбудоражить умы.

Статуэтка свидетельствовала о том, что в мире есть иная суша, помимо северного и южного континентов и группы островов в разделяющем их Длинном море. Неизвестная суша была обитаема. Ее обитатели были знакомы с искусством — и с магией. Потому что резная фигурка была не просто украшением, а магическим артефактом.

Женские руки статуэтки были протянуты вперед, открытыми ладонями кверху, но выражение рыбьей морды невозможно было прочесть. Ее обернули в несколько слоев заклятий, и особый гонец доставил артефакт в столицу. К этому времени южане отыскали запись в корабельном реестре — разбившаяся о северный берег шхуна была построена в южной империи и принадлежала южанину. Север позволил Югу взглянуть на останки корабля и капитана. Юг захотел себе артефакт, о котором никто не знал подробностей. Разгорелись страсти, затягивая в свой водоворот самых разных людей, и только мертвецу, который привез статуэтку из неведомой земли, было уже все равно.

Глава первая

Корабль в гавани Трех ветров

Орвель дор Тарсинг, король архипелага Трех ветров, вовсе не хотел быть королем. Он предпочел бы до сих пор оставаться наследником, но его не спрашивали.

Люди часто тратят время, воображая, как их судьба под влиянием обстоятельств могла бы сложиться иначе. Орвелю нравилось представлять, чем бы он занимался, если бы ему не пришлось раньше времени принять корону. В воображении получалось, что жизнь наследного принца — сплошное веселье, в отличие от скучных обязанностей правящего монарха. Увы, Семирукая пряха выпряла ему не золотую нить, а суровую. Орвелю пришлось сделаться регентом в шестнадцать лет, а королем — в восемнадцать, когда стало ясно, что его отец не вернется к управлению страной. С тех пор прошло целых восемь лет.

Итак, король был молод, недурен собой, холост и проклят. Родовое проклятие Тарсингов, впрочем, не имело силы на лишенных магии островах, и портило ему жизнь лишь дважды в год. Увы, послезавтра как раз должен был наступить такой момент.

Орвель со вздохом сложил донесение главного почтальона. Королевской почтой на архипелаге именовалась секретная служба — так уж сложилось с давних пор. Начальник службы Йемителми, южанин по происхождению, а ныне подданный короля дор Тарсинга, прислал подробный отчет о том, что делал вчера Мбо Ун Бхе, военный советник и полномочный посол императрицы Юга. Отчет был неинтересным. Великолепный Мбо, будучи традиционно не в духе от прибытия на архипелаг, устроил разнос своей свите, выпил пару бутылок вина и лег спать, пожелав, чтобы любого, кто захочет его разбудить, убили на месте — беспощадно, но бесшумно. Императрица не впервые отправляла Мбо на острова, и Орвель прекрасно знал, что советник тяжело привыкает к отсутствию магии.

Тарсинг бросил донесение в ящик письменного стола, отодвинул кресло и встал.

— Эссель, — крикнул он секретарю, — если Йеми будет искать, я в зверинце.

Король набросил плащ и вышел быстрым шагом.

Зеркала в анфиладе комнат северного крыла дворца отразили высокого худого мужчину. Орвель чуть прихрамывал на левую ногу. Он редко улыбался, и серьезное выражение лица делало его старше своих лет. В длинных черных волосах серебром сверкала седая прядь — знак Тарсингов, родовая отметина. Бросив мимолетный взгляд на свое отражение, король подумал, как славно было бы пробить ухо серьгой, переодеться моряком и уплыть куда-нибудь, подальше от островов, от государственной и дипломатической рутины. Но вместе с серебристой прядью в шевелюре и фамильным проклятием Орвель получил от предков неистребимое чувство ответственности.