Le trésor des humbles - Андрей Упит

Андрей Упит

LE TRÉSOR DES HUMBLES[1]

Встав из-за письменного стола, Артур Сукатниек потянулся. Он проработал четыре часа подряд, пока не закончил седьмой главы своего трактата. И теперь сам чувствовал, что она удалась ему еще лучше предыдущих. Аргументируя примерами из истории, социологии и психоанализа, Артур Сукатниек неопровержимо доказал примат нравственно устойчивой личности в развитии общественной морали. Заодно были опровергнуты все пессимистические ложные теории, которые отводили человеку лишь роль незначительной детали в огромном государственном механизме, расшатаны и основы этого механизма. Была найдена живая, сознательная движущая сила культурного прогресса.

Артур Сукатниек был еще молод. Однако не страдал свойственной его возрасту самоуверенностью. Он это прекрасно знал, и именно поэтому у него было так легко на сердце после сделанной работы. Он вовсе не воображал, что открыл какую-то неизвестную, доселе скрытую истину. Любая истина существовала как таковая спокон веку. Нужно было только выявить ее вовремя и соответствующим образом осветить. Река течет в долину не с горы. И тем не менее уровень ее истоков по сравнению с уровнем устья иногда равен высоте гор. Незаметные уклоны, мелкие пороги и являются причиной быстроты ее течения. Но разве думает об этом лодочник, спускаясь вниз по реке? Разве приходит это в голову мельнику, когда он утром, отворяя шлюзы, подсчитывает, сколько мешков муки запишет к вечеру в свою книгу?.. Человеческая деятельность необычайно дифференцировалась. Ныне умственный труд под силу только особо сконструированному и специально натренированному для этого мозгу. Приятно сознавать себя обладателем такого мозга…

Артур Сукатниек хотел было закурить, но постеснялся. Столь прозаическая процедура могла развеять приятное состояние интеллектуального созерцания. Он подошел к единственному окну, выходившему во двор. Все еще накрапывал осенний дождь. Водосточные трубы тихонечко звенели. Влажно поблескивали крыши. Небо казалось закоптелым. Замощенный булыжником двор…

Но тут его лирически приятные наблюдения были нарушены необычным зрелищем.

Он увидел хромого нищего, который обычно прятался здесь, за углом дома, против входа в парикмахерскую. Войдя в ворота и прислонившись спиной к стене, нищий отвязывал деревянную ногу. Отвязав ее, он топнул по булыжнику своей настоящей ногой, которую все время держал в согнутом положении. Потом с ловкостью опытного гимнаста стал и так и этак сгибать и разгибать ее. Поразмяв как следует, он еще раз топнул ею и с явным удовольствием стал на обе ноги. С ним произошло чудесное превращение. Горба на спине как не бывало. Теперь он выглядел куда выше и моложе и стал похож на пожилого, но крепко сложенного почтальона, который каждое утро поднимался наверх с письмами и газетами.

Это сравнение с почтальоном, который ежедневно поднимался на пятый этаж, понравилось Артуру Сукатниеку. «Ах ты пройдоха», — подумал он и еще раз бросил взгляд во двор. Деревяшка была прислонена к стене. Уперев руки в бока, нищий делал гимнастические упражнения, нагибая и разгибая верхнюю часть туловища. При этом он так же твердо стоял на своих ногах, как любой школьник на уроке гимнастики. Все-таки в этом превращении было много забавного. И тут Артур Сукатниек смутно почувствовал, что между увиденной сценкой и его сочинением существует какая-то связь.

Он взглянул еще раз на мокрые крыши, а потом на свои лакированные ботинки. В прихожей надел шляпу и мелкими шажками затрусил вниз по лестнице. «Ах ты пройдоха, пройдоха!» — думал он. Ему хотелось быть серьезным, потому что этот случай имел глубоко принципиальное значение. Но на лице его появилась улыбка, когда он вспомнил, с каким артистическим комизмом бездельник играл свою роль.

Нищий страшно перепугался, когда Артур Сукатниек схватил его сзади за плечо. Он, очевидно, был вполне уверен, что здесь, между мусорным ящиком и штабелями дров, его никому не видно. Инстинктивно он бросился к своей деревяшке. Но, почувствовав, что сильная рука крепко держит его, согнул ногу в колене, обхватил ее руками и весь корчился, словно от боли.

— Полегче, сударь, полегче. Не то вы сделаете меня полным калекой.

Но, взглянув в лицо своему противнику, он выпрямился. Вероятно, понял, что тот все видел и притворяться больше не имеет смысла. А может быть, заметил, что он не слишком опасен. Кивнув в сторону полицейского участка, нищий спросил:

— А вы не потащите меня туда?

Артур Сукатниек только что об этом подумал. Вернее, он только сейчас задумался над тем, как поступить с этим прохвостом. В участок — это само собой. Но сначала следует заняться им в собственных целях. Может статься, что субъект послужит блестящим примером для подтверждения правильности его трактата. К тому же представляется случай на деле исполнить то, что в своей теории общественно-морального воспитания он требовал от других. «Непременно, непременно», — мысленно ответил он на свои еще не четко сформулированные вопросы. Ответ его прозвучал твердо, не допуская никаких возражений:

— Ты поднимешься ко мне наверх.

Артур Сукатниек почувствовал себя задетым, когда пройдоха, ничуть не смущаясь, сказал, повторяя его же мысль:

— Всенепременно. — И тут же взял под мышку свою деревяшку.

«Прожженный плут», — подумал Артур Сукатниек, покачивая головой. Тем лучше. Для эксперимента больше всего годятся самые характерные образцы породы. Тогда результат приобретает принципиальное и неопровержимое значение. И Сукатниек в самом приятном расположении духа повернул к дому.

С видом человека, не располагающего свободным временем, нищий спросил:

— А это высоко?

Сукатниек готов был улыбнуться этому проявлению наивности, таившейся под личиной отъявленного плута. Но он сдержался. Ситуация требовала тем большей внешней серьезности, чем глубже был ее внутренний комизм.

— Всего лишь на четвертый этаж… Теперь ведь тебе нетрудно подняться.

Артур Сукатниек остался доволен своей шуткой. На всякий случай он пропустил нищего вперед. Ручаться за таких нельзя. Но тот, видимо, больше не собирался удирать и бодро шагал по лестнице. Когда деревяшка, которую он нес под мышкой, ударилась о лестничные перила, он деловито переложил ее в другую руку. Надетый на одну ногу сапог громко стучал по ступенькам. Другая нога, обмотанная грязным промокшим тряпьем, оставляла большие следы на цементных ступенях.

Нищий шел так уверенно, точно бывал здесь не раз. И не удивительно. Каждое утро хозяйка или прислуга бранилась здесь с кем-то. На площадке третьего этажа он остановился и показал пальцем на левую дверь.

— Разве доктор Фрейденфельд здесь больше не живет?

Артур Сукатниек легонько подтолкнул его в спину. Нищий уже начал вести себя развязно. Пожалуй, гуманное обращение здесь будет неуместным. Некоторая строгость не помешает. Сукатниек широко распахнул дверь, подождал, пока нищий прошел вперед, и запер ее. Ключ он незаметно спрятал.

Нищий огляделся, потом поставил свою деревяшку возле двери. Обмотанная тряпьем нога оставляла на паркете следы. Прислонившись плечом к стене, он ловко размотал верхнюю тряпицу и повесил ее на деревяшку. Она была тщательно отделана, с войлочной прокладкой на широком выдолбленном конце. Очевидно, сам смастерил ее, но очень умело.

— Сам сделал? — спросил Артур Сукатниек и сразу подумал, что это неуместно.

Нищий отвечал словоохотливо:

— Нет. У моего зятя маленькая столярная мастерская. Там один подмастерье в мирное время работал на казенный лазарет. По десять штук в день делал. Платили аккордно. Говорит, неплохо зарабатывал. Теперь все жалуется, что кончились хорошие времена.

Значит, у этого пройдохи и зять есть! А у зятя даже мастерская, подмастерья… Артур Сукатниек крупными шагами прошелся по комнате и остановился у письменного стола. Торжественно захлопнул рукопись и отложил ее в сторону. Взял белый лист бумаги, а чуть погодя и карандаш. Зачем это? Поймал себя на том, что делал это затем лишь, чтобы субъект сильнее почувствовал всю серьезность положения. Слишком фамильярно он держится. Но, взглянув внимательнее, не заметил ничего фамильярного в его поведении. Нищий с невинным видом стоял у стола и что-то делал с надетой на голову шапкой. Просто-напросто это он сам нервничает. Собственно, с чего бы ему нервничать? Артур Сукатниек был недоволен собой.

Нищий снял шапку. Вынул из нее какой-то узелок и сунул в карман. Теперь было видно, что череп у него почти лысый, но совершенно нормальной формы. Не стало и шишки, которая так некрасиво выдавалась на затылке. Артур Сукатниек указал на черную повязку, закрывавшую уши и подбородок.

— Сними-ка и это. Посмотрим, каков ты без этого обмундирования.