Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - Бобровникова Татьяна Андреевна

Татьяна Бобровникова

Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

Посвящается Владимиру и Белле Бобровниковым

От автора

Моя первая книга посвящена была Сципиону Старшему, вторая — Младшему. Имена обоих Сципионов неразрывно связаны на страницах истории. Редко встретишь такое удивительное, почти чудесное сходство. И тот и другой звался Публий Корнелий, и тот и другой начал свою карьеру в Испании, и тот и другой победил Карфаген и получил имя «Африканский». Оба были лучшими полководцами своего времени, оба прославились своим милосердием, благородством и честью, оба были горячими поклонниками эллинской культуры и покровителями поэтов, оба были горды и независимы, оба — главные герои истории Полибия. Все это удивительно. Но, если теперь мы припомним некоторые поразительные совпадения — например, и того и другого всюду сопровождал лучший друг и у обоих он звался Гай Лелий! — нам станет понятно, что современники видели в этом Промысел Божий. Более того, такой ученый человек, как Данте, даже не подозревал, что Сципионов было двое, и был уверен, что существовал только один «благословенный» Сципион, победивший Ганнибала и разрушивший Карфаген. А так как Младший родился чуть ли не в тот год, когда умер Старший, то люди, мистически настроенные, всерьез могли бы поверить, что дух великого героя вселился в его внука, чтобы вновь в годину бедствий спасти Рим.

На самом деле сходство это поверхностное. Трудно представить себе более разных людей. Подобно тому как само имя Сципиона Младшего обманчиво, ибо по рождению он был Эмилий Павел и лишь позднее через усыновление вошел в дом Сципионов и не имел в себе ни единой капли крови знаменитого победителя Ганнибала, так обманчиво и все его видимое сходство с этим героем. Сципион Старший был человеком настолько удивительным и странным, что подчас казался современникам существом из другого мира, только что упавшим на землю со звездного неба. Он не подчинялся ни установлениям, ни условностям, царившим в Республике. В размеренном и правильном римском обществе он был, «как беззаконная комета в кругу расчисленном светил». Поэтому, хотя им и восхищались, его не понимали и менее всего почитали образцом для подражания.

Не то Сципион Младший — он был настоящий римлянин до мозга костей. Скажу более. Каждая эпоха создает свой идеал: рыцарь-крестоносец и монах-аскет в Средние века, благочестивый и расчетливый пуританин в Новое время, богатый и ловкий бизнесмен в наши дни. Но идеал этот бесплотен и туманен, красив, но безжизнен, как всякий идеал. А вот Сципион Младший — это словно оживший идеал римлянина, но идеал из плоти и крови, полный жизни, страстей и даже недостатков. Все современники сознавали это. Полибий, отнюдь не склонный к восторженности, писал, что он подобен совершенной статуе, произведению великого мастера, где важна и продумана каждая деталь (fr. 162). Это человек «великий и совершенный» (Polyb., XXXIX, 5). «В жизни он ничего не подумал, ничего не сделал и ничего не сказал, что не было бы достойно восхищения», — писал римский историк Веллей Патеркул (Veil. I, 12). Для Цицерона он был воплощением humanitas, то есть квинтэссенции лучших человеческих качеств.

Вот почему, по моему глубокому убеждению, целые тома, повествующие о быте и нравах римлян, не могут дать нам для понимания этого народа столько, сколько знакомство с этим одним человеком. И, когда я думаю о нем, мне кажется, что я гляжу в глаза самому Риму.

Авторы, представляющие нам повседневную жизнь древних цивилизаций, обычно придумывают фиктивного героя. Они заставляют его заглядывать в лачуги бедняков и во дворцы богачей, любоваться пышными празднествами и плакать на печальных похоронах, путешествовать по опасным дорогам и участвовать в грозных битвах. Его жизнь является той нитью, на которую автор, словно блестящие бусины, нанизывает пестрые и яркие события описываемого им времени. Такими героями были для Масперо египетский вельможа Псару и ассирийский купец Идцина.

Но никакой писатель, даже обладай он гением Льва Толстого, не смог бы изобрести героя более подходящего для этой цели, чем Сципион Эмилиан, реальный гражданин Рима. Волею судеб он оказался в самом центре волнующих и бурных событий той эпохи. Он брал Карфаген и жил во дворце Македонских царей, он объехал Италию и гостил у Птолемеев. Он был воспитанником историка Полибия и другом комедиографа Теренция. И, следуя за ним по всем путям и дорогам, мы попадаем то на Форум, то в военный лагерь, то в кабинет ученого, то в театр.

И еще одна черта, делающая рассказ о нем особенно живым. О нашем герое, как нарочно, писали его близкие знакомые: Полибий — его названый отец, Рутилий — близкий приятель, Люцилий — друг, Семпроний Азеллион — офицер. Более того. Цицерон воспитывался среди его ближайших друзей. В их кругу о Сципионе вспоминали так, как мы вспоминаем родителей, дедушек и бабушек. Цицерон знал его привычки, его острые слова, его манеры. Он видел его перед собой как живого. «Сципиона Младшего… мы знаем… по свежим следам», — пишет он (Cic. Tusc., IV, 48). Вот почему рассказы о Сципионе кажутся иногда не историей, а настоящими мемуарами. Мы порой смотрим на него не как на политического деятеля, но как на близкого друга. Мы видим его застенчивым мальчиком, потом юношей и, когда он становится великим полководцем, воспринимаем это с изумлением, словно слыша о подвигах с детства знакомого нам человека.

Цель моей книги — оживить людей той далекой эпохи, чтобы вновь зазвучали их голоса. Я пишу не политическую, не экономическую, не социальную историю — я хочу рассказать, как жили римляне: какая у них была семья и как они воспитывались, как они воевали и как справляли триумф, как добивались они благосклонности народа и как хоронили своих мертвых, как они говорили друг с другом и как держали себя, наконец, чем увлекались и о чем горячо спорили в своих тенистых садах. Мою мечту могут выразить слова Блока:

Так явственно из глубины веков Пытливый дух готовит к возрожденью Забытый гул погибших городов И бытия возвратное движенье.

И последнее. Я постоянно сталкивалась с одной трудностью. Я задумывала эту книгу до некоторой степени как продолжение первой. Ведь это повесть о событиях, случившихся через 50 лет после описанных в моей первой книге. Те, кого я оставила мальчиками, стали зрелыми людьми, дети моих прежних героев выросли и совершают великие дела. Как же быть? Повторять целые пассажи из той книги казалось мне неуместным, с другой стороны, каждый раз отсылать к ней читателя значило бы убить самостоятельную ценность второй. Я пошла по среднему пути, наверно, не всегда самому удачному Некоторые события, без которых понимание моего рассказа невозможно, я позволила себе описать заново. Но я не стала объяснять, кто такие Катон или Масинисса.

В заключение я хочу выразить самую глубокую благодарность всем тем, кто помогал мне, советом или дружеским участием при написании этой книги — в первую очередь И. Г. Башмаковой, В. О. Бобровникову и И. Бобровниковой — моим первым читателям, таким внимательным и придирчивым и вместе с тем таким снисходительным и кротким, которые столько раз пускались со мной в увлекательные путешествия по Древнему Риму.[1]

Глава I

Знатный римский юноша

В туманах, под сверканьем рос, Безжалостный, святой и мудрый, Я в старом парке дедов рос, И солнце золотило кудри. А. Блок