Одинокая леди - Гарольд Роббинс

Гарольд Роббинс

Одинокая леди

ЧАСТЬ I

МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД 

Глава 1

Она сидела на верхней ступеньке лестницы и плакала...

Такой она видела себя тысячи раз в тот краткий миг пробуждения, который отделяет обычно сон от бодрствования. Это началось со дня смерти отца.

Вот и сейчас, выбираясь из глубокого наркоза, она видела маленькую девочку. Та плакала, закрыв лицо руками, а на лоб ее ниспадала густая масса золотистых вьющихся волос-Видение расплылось, исчезло...

Постепенно к ней возвращалось нормальное зрение, и наконец она различила лицо доктора, склоненное над ней.

— Все хорошо, Джери-Ли, — сказал он и улыбнулся. Она обвела взглядом комнату. Рядом, на кроватях-каталках, лежали несколько женщин.

Доктор ответил на ее вопрос раньше, чем она успела его задать:

— Вы в послеоперационной палате.

— Кто у меня был — мальчик или девочка? — спросила она.

— Какое теперь это имеет значение?

— Для меня имеет.

— Слишком маленький срок, чтобы говорить с уверенностью.

Уголки ее глаз заблестели. Это был явный намек на приближающиеся слезы.

— Вынести столько мучений, переживаний и даже не знать, кто бы мог у тебя родиться...

— Поверьте, так лучше, — убежденно сказал доктор. — А теперь попытайтесь вздремнуть и отдохнуть.

— Когда я смогу уйти отсюда?

— После полудня. Как только я получу результаты анализов.

— Каких анализов?

— Обычных, — сказал доктор. — Мы вначале не знали, что у вас отрицательный резус-фактор. Когда мы будем знать это наверняка, вам сделают укол...

— Укол? Но зачем?

— Это необходимо для того, чтобы во время следующей беременности не возникло никаких осложнений.

— Значит, если бы я оставила... то есть я хочу сказать, в том смысле... что и на этот раз могли бы возникнуть осложнения?

— Вполне вероятно.

— Выходит, даже хорошо, что я сделала аборт?

— Возможно. Но теперь вам следует быть более осторожной.

— Другого аборта не будет, — сказала она твердо. — В следующий раз я оставлю ребенка. Мне наплевать, что станут говорить. И если папаше это не понравится, он может трахать сам себя.

— Вы решили завести ребенка? — спросил доктор с некоторым удивлением.

— Нет. Но вы же не советуете мне принимать таблетки из-за моей склонности к тромбозам, а я не выношу все эти кольца, колпачки — как их там... Когда я ношу в сумочке маточный колпачок или тюбик контрацептива, я чувствую себя идиоткой.

— Нет никакой необходимости ложиться в постель с каждым мужиком, который вам встретится, Джери-Ли, — сказал доктор. — Тем более, что этим вы никому ничего не докажете.

— А я и не ложусь с каждым, кто мне встретится, — раздраженно ответила она. — Я ложусь только с теми, кто мне нравится.

Доктор покачал головой.

— Не понимаю я вас, Джери-Ли? Вы, такая умная, такая блестящая женщина, — как вы можете допускать все это?

Она улыбнулась.

— В этом заключается одна из опасностей быть женщиной. Мужчина может трахать всех, кого ему вздумается, я ничего с ним не случится. А женщина — она, как минимум, может залететь. Вот и получается, что именно она и должна соблюдать осторожность. Я всегда думала, что таблетки уравнивают женщину с мужчиной. Ну а мне просто не повезло, потому что я не могу ими пользоваться.

Доктор подозвал сестру.

— Во всяком случае, одна таблетка вам не повредит, — сказал он, выписывая назначение. — Чтобы немного отоспаться.

— Я смогу завтра начать работать? — спросила она.

— Я бы рекомендовал подождать несколько дней, — ответил он. — Вам не повредит, если вы отдохнете подольше. Кроме того, вполне вероятно, что усилится кровотечение. А сейчас сестра отвезет вас в вашу палату. Я зайду попозже и перед выпиской осмотрю вас еще раз.

Сестра взяла листок назначения н покатила кровать в коридор.

— Минутку, — попросила Джери-Ли. Сестра остановилась.

— Сэм!

— Да? — отозвался доктор.

— Спасибо! — сказала Джери-Ли.

Он кивнул, и сестра покатила кровать дальше, по длинному коридору к лифту. У двери она нажала кнопку вызова и спросила Джери-Ли с профессиональной приторной улыбкой:

— Все обошлось хорошо, не так ли, дорогая моя?

— Джери-Ли уставилась на сестру.

— Какого черта хорошо — и ее глаза налились слезами. — Я только что угробила своего ребенка...

— Почему ты плачешь, Джери-Ли? — спросила ее тетушка, выходя из комнаты матери Джери-Ли и обнаружив девочку плачущей на ступенях внутренней лестницы.

— Папа умер... Правда, он умер? — девочка подняла заплаканное лицо.

Тетушка ничего не ответила.

— Он не будет больше приходить к нам? Мама сказала, что будет...

Тетушка наклонилась к нем и взяла на руки, прижав к себе.

— Нет, — сказала она мягко, — он "Не придет никогда.

Слезы перестали течь из глаз девочки.

— Значит мама солгала мне! — вскричала она, и в голосе ее прозвучали обвинение и упрек.

— Мама хотела как лучше, боялась расстроить, огорчить тебя, хотела поберечь тебя, деточка. Она вовсе не собиралась причинять тебе боль, — мягко сказала женщина.

— Но она обычно говорит мне совсем другое. Она говорит, что я всегда должна говорить только правду, независимо ни от чего!

— Пойдем-ка и умоемся холодной водой, — сказала тетушка. — Тебе станет легче.

Джери-Ли послушно пошла за тетушкой в ванную комнату.

— А мама скажет Боби? — спросила она, когда тетушка вытерла ей лицо.

— Твоему братику всего только четыре года. Я не думаю, что он достаточно взрослый, чтобы понять.

— Может, я сама ему скажу?

— А ты считаешь, что должна это сделать, Джери-Ли?

В глазах тетушки светились участие и забота.

— Пожалуй, не следует ему говорить, — сказала девочка задумчиво. — Наверное, он и вправду слишком маленький для этого.

Тетушка улыбнулась и поцеловала ее в щечку. — Ты умная девочка, — сказала она. — Для восьмилетнего человека ты приняла очень важное решение, взрослое решение!

Джери-Ли было приятно, что тетушка одобрила ее. Правда, через несколько лет, когда девочка подросла, она, как ни странно, стала сожалеть о своем решении, потому что ее первый взрослый поступок оказался компромиссом.

А той ночью она допоздна лежала, не смыкая глаз и прислушиваясь.

Наконец она услышала, как поднимается в спальню мама, и с замиранием сердца все ждала, что вот-вот раздадутся шаги отца. Обычно он гасил свет и шел вслед за мамой. Но никаких шагов она не услышала. И только тут окончательно поняла, что никогда уже не услышит их больше. Она уткнулась в подушку и разрыдалась. Она оплакивала его и себя...

Ей было немногим больше трех лет, когда мать, тщательно причесав ее золотистые вьющиеся крупными локонами волосы, нарядила ее в белое полотняное платье с пышными рукавами.

— Будь осторожна, не запачкай платье! Сегодня ты должна выглядеть красивой! — сказала она. — Мы идем на станцию встречать твоего папу. Он возвращается домой!

— Война закончилась, ма?

— Нет. Папа больше не служит в армии — его уволили.

— Почему, ма? Его ранили?

— Да, немного... Ничего серьезного, — ответила мать. — У него повреждена нога, и он ходит, чуть прихрамывая. Но ты не должна говорить ему об этом. Сделай вид, что не замечаешь.

— Хорошо! — Джери-Ли отвернулась и стала рассматривать себя в зеркале. — Как ты думаешь, папа узнает меня? Я ведь теперь совсем взрослая!

— Я уверена, что он узнает тебя, — ответила со смехом мать.

В таком городе, как Порт-Клер, приезд первого уволенного по ранению солдата не может остаться незамеченным.

Мэр города, городской совет и оркестр колледжа — все собрались по этому случаю на железнодорожной станции. Поперек пути висел плакат с надписью, сделанной красными и голубыми буквами: «Добро пожаловать домой, Бобби!»

Но Роберт Джерарти поступил типично для себя: спрыгнул из вагона не на стороне станции, а на противоположной, прямо на пути. Потому что так ему было ближе к дому.

Тем временем его искали. Люди возбужденно суетились на платформе в поисках пропавшего героя.

— Вы уверены, что он должен приехать именно этим поездом? — с нарастающим раздражением добивался мэр у матери Джери-Ли.

Мать еле сдерживала слезы.

— Он в письме назвал именно этот поезд, — говорила она.

Наконец поезд медленно отошел от платформы.

И в тот же момент раздался крик: «Да вон он?» Роберт был уже на противоположной стороне путей. Он услышал крик, остановился, снял армейскую фуражку, почесал в затылке. Оркестр колледжа грянул марш «Привет герою-победителю'». Мэр, позабыв о своем достоинстве, соскочил с платформы и стал перепрыгивать через рельсы.

Толпа бросилась за ним. Началась суматоха. Мэр, отказавшись от заранее разработанной церемонии встречи, произнес приветственную речь тут же, на пыльной улице, рядом с железнодорожными путями: