Благие намерения - Андрей Кивинов

Андрей Кивинов, Олег Дудинцев

Благие намерения

В зале суда было душно. Решетки не позволяли широко отворить окна, да если бы и позволили, воздух на улице напоминал топленое молоко. Судья Семенова, не самая молодая и, деликатно выражаясь, не слишком стройная женщина, читала приговор уже скороговоркой, глотая слова, поскорее бы закончить.

— Фыдралнысудкырвскырнагдасппетербурга… — впрочем, все понимали, что имеется в виду «Федеральный суд Кировского района города Санкт-Петербурга».

— Пыдпрдырстыдытнароднсудисеменовой… — разумеется, под председательством народного судьи Семеновой.

Вон она, Семенова, стоит, зачитывает, и все на нее смотрят. И то, что народный она судья, тоже всем ясно. У нас все судьи народные, кроме присяжных. Но даже без очков видно, что присяжных здесь нет. Трое всего за столом. Так что и это можно пропустить: интересно, что будет дальше…

Изнывали от жары сержанты-конвоиры Малышев и Наумов, в соответствии с Уставом застегнутые по самое не могу. Изнывал прокурор Павлюченко в своем строгом кителе. Маленький ушастый адвокат Беломлинский, известный своей невезучестью, мог бы, в принципе, не изнывать: закон не требовал от него облачаться в черный шерстяной костюм и так крепко затягивать петлю галстука. Но Беломлинский уважал суд и всегда одевался подчеркнуто церемонно.

Легче было публике — свидетелям да родственникам, одетым откровенно по-летнему. Да еще, пожалуй, подсудимому Кедрову, кряжистому мужику, который в кроссовках, трениках и широкой спортивной куртке чувствовал себя посвободнее. Если, конечно, так можно выразиться о человеке, который в следующую секунду услышал:

— …признал виновным гражданина Кедрова Сергея Федоровича в совершении преступления, предусмотренного частью второй пункт «а» и частью третьей пункт «б» статьи сто пятьдесят девятой Уголовного кодекса Российской федерации, — мошенничество в крупном размере, совершенное группой лиц, — здесь судья Семенова продемонстрировала, что может говорить уверенно и внятно. Но все же потянулась перед решающей фразой к графину. Ее услужливо опередил сухонький старичок — народный заседатель, налил воды в граненый стакан. Семенова сделала глоток.

В этот момент в зале суда появилась муха. То есть в зале были и другие мухи, но вели они себя тихо, уважая значимость момента. К тому же все это были мухи невеликие размером. Но теперь в зале возникла муха-гигант, муха-монстр. Она гудела громче и грознее Семеновой. Бесцеремонно заявляя о себе в напряженной тишине.

Муха облетела краснолицего прокурора Павлюченко — тот гордо не повел густой бровью.

Муха продефилировала перед глазами адвоката Беломлинского — тот дернулся, хотел ударить наглое насекомое, но передумал и лишь нервно поковырялся в носу.

Муха приземлилась на лоб сержанта Малышева, но конвоир согнал зловредную тварь энергичным кивком головы.

Наконец муха залетела в клетку к подсудимому… и мгновенно оказалась в плену. В двойном плену. Во-первых, внутри клетки. Во-вторых, Кедров махнул рукой, — казалось бы, почти лениво, но возмутительница спокойствия уже жалобно и приглушенно забилась у него в кулаке.

Кедров опустил кулак и с достоинством кивнул: продолжайте. В смысле, заканчивайте уже.

— …И назначил ему наказание в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием его в колонии строгого режима. Приговор может быть обжалован в течение семи дней с момента его провозглашения.

Зал загомонил, судья и заседатели стали собирать бумаги со стола. Адвокат Беломлинский позволил себе ослабить узел на галстуке, расстегнул верхнюю пуговицу.

— Что, Юлик, опять проиграл?.. — хлопнул его по плечу прокурор. — На сколько лет ты ставил, на шесть?.. Сто грамм за год. Значит, с тебя двести грамм. Только «пятизвездочного», Юлик!

Адвокат вздохнул. Подсудимый выпустил муху. Она взвилась к потолку и обиженно загудела, кружась вокруг люстры. Наумов приготовил наручники и загрохотал ключами, открывая дверь клетки. Малышев, соблюдая все правила страховки товарища, внимательно следил и за его действиями, и за движениями подсудимого. Дверь клетки открылась, Наумов сделал шаг внутрь. И тут произошло невероятное. Осужденный Кедров Сергей Федорович выхватил из-под куртки пистолет имени Макарова и, наставив его на Наумова, заорал так, что хлопнула оконная створка:

— Все на пол!! Убью, нах!!

Присутствующие словно поперхнулись своим гомоном.

— Кедров, не усугубляйте… — нерешительно произнес прокурор.

— Кедров, где вы взяли пистолет? — истеричным фальцетом выкрикнул адвокат. — Я вам его не приносил!

При этом адвокат быстро оглядел присутствующих, словно бы призывая их в свидетели: не приносил я ему «Макарова», не приносил!..

Но кого это сейчас волновало?..

Грохнул выстрел. Кедров пальнул над головой Наумова в потолок. Никто из присутствующих даже не заметил, что пуля, как зенитная ракета, срезала на лету гигантскую муху. Наверное, и сама супермуха не успела этого сообразить…

— На пол, я сказал!!! — орал Кедров. И больно ткнул стволом в грудь Наумова. — А ты назад, нах!.. И без глупостей!!

Первым опустился на пол старичок-заседатель. За ним остальные. Наумов, пятясь, вышел из клетки.

— Ко второму пристегнулся — быстро!! — скомандовал Кедров, кивая на Малышева. — Живо или башку разнесу!!!

Наумов медленно опустился на колени, нацепил один наручник на правую руку Малышева, второй — на свою левую. Кедров, продолжая держать его под прицелом, попятился к двери. Шустрый осужденный уже взялся за ручку, когда Наумов резким движением выхватил из кобуры пистолет…

Но инициатива была на стороне беглеца. Он дважды выстрелил Наумову в грудь и, не попрощавшись, покинул зал судебного заседания.

Юля Виригина всю жизнь проучилась в одной и той же школе. Всю жизнь прожила в одном и том же доме. Бессчетное количество раз ходила по одной и той же дороге.

Через садик (или в обход — в те два или три года, когда в школе была вторая смена и возвращаться домой приходилось темными зимними вечерами).

Мимо кинотеатра, который некоторое время работал салоном по продаже дорогих автомобилей, потом вообще ничем не был, а теперь, как написали в газете «Мой район», снова скоро станет кинотеатром с гордым названием «Синема-караван». Мимо булочной, которая так и осталась булочной.

По мостику через речку.

По бульвару мимо кафе «Пегас» (раньше называлось «Снежинкой», а еще раньше никак не называлось), где — совсем ведь недавно!.. — был выпит первый бокал шампанского…

Летом, когда вдоль бульвара липли к поребрикам бесконечные ленты тополиного пуха, и они так красиво и длинно горели, если бросить спичку… Юля вспомнила, как классе в пятом они с Антоном чуть не устроили настоящий пожар и убегали от дворника…

Весной, когда вдоль поребриков журчали ручьи, и мальчишки запускали там смастряченные из спичечных коробков кораблики…

Каждый день. Туда и обратно. Десять лет. Минус три месяца летних каникул, минус каникулы зимние-весенние… Ой, не сосчитать. Много тысяч раз!

— Юльк, ты о чем задумалась? — наклонился к плечу Юли Виригиной друг ее детства (и юности!) Антон Зеленин. Он обдал ее запахом горького одеколона — раньше за Антоном любви к парфюмерии не водилось. Что ж, день сегодня особенный.

— Слушай, а почему тополиного пуха нет на бульваре? — прошептала Юля.

— В смысле?..

— Но он же в июне раньше был, помнишь?.. Когда нас дворник ловил… Сейчас июнь, а пуха нет. И в прошлом году не было.

— Элементарно, Ватсон!.. Тополей-то нет. Их давно на липы поменяли. И так во всем Питере.

— Почему?..

— Чтобы пух не летал. Так экологичнее. И вообще…

На Юлю и Антона зашикали. Они срочно придали своим лицам торжественные выражения.

В этом актовом зале Юля была… ну, не тысячи, но сотни раз. Играла лису Алису в драмкружковой постановке «Золотого ключика». Антону тогда предложили роль Пьеро. Он обиделся и отказался.

И вот алые ленты повсюду. Хор младшеклассников на сцене: стоят, переминаются с ноги на ногу. Директор такой благодушный, нарядный. И совсем не противный.

Директор взял со стола первый аттестат, торжественно объявил:

— Аксенова Елена Сергеевна.

Аксенова маленькая, щупленькая, невзрачная, вся в веснушках… даже она сегодня кажется хорошенькой. Кто бы мог подумать.

Директор с улыбкой вручил аттестат, пожал девушке руку:

— Надеюсь увидеть твои картины в Русском музее.

— Спасибо, я не против! — бодро ответила Аксенова.

— Между Шишкиным и Айвазовским! — добавил директор.

— Мне больше нравятся Кандинский и Малевич, — возразила осмелевшая Аксенова.

Директор не нашелся что ответить, лишь улыбнулся. Юля — по алфавиту вторая.