Конь бледный еврея Бейлиса - Гелий Рябов

Рябов Гелий

Конь бледный еврея Бейлиса

Рябов Гелий

Конь бледный еврея Бейлиса

В марте 1911 года, в Киеве, вскоре после еврейской пасхи, в предместье Лукьяновка, в пещере был обнаружен обескровленный труп тринадцатилетнего мальчика Андрея Ющинского. На его теле полиция насчитала сорок семь колото-резаных ран. Следственная власть и правое общественное мнение сделали вывод о том, что убийство совершено евреями с ритуальной, обрядовой целью - "чтобы приготовить пасхальный опреснок - мацу Гезир, которая непременно замешивается на крови христианского младенца". Русская интеллигенция во главе с писателем В.Г. Короленко выдвинула другую версию: Ющинский убит шайкой воров в отместку за то, что собирался донести полиции о готовящемся ограблении Софийского собора. Воры сработали "под евреев", надеясь вызвать еврейские погромы и таким образом скрыть все следы.

Я прочитал "Дело Бейлиса", изучил множество сопутствующих материалов: стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 году Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, - о преступлениях прежнего режима; мемуары, газетные сообщения, частную переписку, очерк В.Г. Короленко об этом деле. Ястремился понять, за что и почему был убит мальчик, что произошло на самом деле.

Когда-то Ф.М. Достоевский, прочитав в газетной заметке о том, что студент убил старуху-процентщицу, написал свой гениальный детектив (в том числе). Это, несомненно, пример, он имел в русской литературе многочисленные последствия, отчего и возникла определенная традиция.

Я решил продолжить эту традицию и предлагаю на суд читателей свой роман.

И я взглянул, и вот, конь блэдный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним...

Еванг. от Иоанна, VI, 8

Столыпин стоял у окна. На другой стороне Фонтанки по-весеннему темнели мартовские деревья, за ними угадывался багровый контур Михайловского замка, проклятой цитадели ненависти и мщения. "Идут убийцы потаенны..." - произнес негромко. Здесь, на Фонтанке, 16, и вокруг, все пронизано и повязано смертью.

12 марта 1801 года убили императора Павла Петровича. 1 марта 1881 внука, Александра Николаевича, Освободителя.

Если всмотреться - виден островерхий купол церкви Воскресения Христова, на Екатерининском, - там погиб. А здесь, под окнами, дежурили, следили за Плеве. Убили на Ново-Петергофском.

"Завтра, 10 марта, я поеду к Государю, предстоит тяжелый разговор. Реформы на грани исчезновения. Отставка практически решена... И что же? Все, что успел, - останется? Исчезнет? Будет понято? Или проклято? У нас ведь всегда так..."

Накануне, 9 марта 1911 года, министр внутренних дел и председатель Совета министров Петр Аркадьевич Столыпин получил письмо Императора. Это был ответ на прошение об отставке. Государственный совет и Дума отказывались поддержать решительную политику премьера по оздоровлению государства. Смелые предложения оставались непонятыми. Пресса бешенствовала...

"Петр Аркадьевич, - писал Государь, - Вашего ухода я допустить не желаю. Ваша преданность мне и России, Ваша пятилетняя опытность на занимаемом Вами посту и главное Ваше мужественное проведение начал русской политики на окраинах Государства... (Здесь премьер на мгновение задумался и перестал читать. Звучало странно: "...главное Ваше мужественное поведение..." Как это понять? И вдруг догадался: Государь не выделил "главное" запятыми, сбилась интонация, на самом же деле следует читать: "...и, главное, Ваше мужественное..." - ну, и так далее.)... побуждают меня всемерно удерживать Вас. Я вперед знаю, что Вы согласитесь остаться. Это требует, этого желает всякий честный русский". В конце записки Царь сообщал о полном своем доверии и просил быть в четверг, в 11 утра.

- Это Рубикон... - сказал вслух и повторил твердо:- Рубикон. Новомодных электрических звонков не признавал и позвонил в традиционный для этого кабинета колокольчик. В него все звонили: Сипягин (убит), Плеве (убит) и вот теперь он, Столыпин. Роковой колокольчик...

Вошедшему секретарю приказал (прозвучало вежливо, посторонний мог подумать, что просит):

- В Царское поеду утренним. Благоволите распорядиться, чтобы автомобиль был подан вовремя.

Собственный вагон, охрана, все как всегда, и все же мрачное предчувствие: чем бы ни кончилось с Государем- все заканчивается. Почему такие мысли - объяснить не мог. Бесконечные баталии в Государственном совете, наступление "правых": "жиды, жиды, жиды..." Но: борьба за русское национальное начало во внутренней политике не есть борьба с "жидами". Это другое. Однако- традиции, традиции (весьма дурные) сильны, и с этим, видимо, ничего не поделаешь. Императору придется сказать все...

Поезд тронулся и, мгновенно набрав ход, оставил позади серую громаду города.

За зеркально чистым окном заснеженные предместья, равнина, бескрайнее поле, окаймленное не то дальним лесом, не то чернеющим обманно кустарником - какая, право, тоска. Сонная, убаюкивающая - морок, да и только! За что бьются патлатенькие эсеры, народники, как их там... большевики? Да за общину, черт побери! Они знают: когда русский человек один - он сам за себя. Он надеется только на себя! Для них, худосочных и загребущих, это смерть! Вот когда скопом... Когда толпа... Толпой легко управлять, потому что не надобно сути! А только вовремя произнесенная гадость. Мерзость. Она захватывает, тащит, и вот уже не люди, но вяло текущая слизь. Или наоборот - озверевшая от злобы и ненависти масса, бешеный поток, и нет преград, устоев, веры и любви - все сметается, топчется, уничтожается... Как не допустить, остановить?

...Автомобиль у перрона, и флигель-адъютант:

- Ваше превосходительство, Государь ожидает.

Ехать недолго, несколько улиц с островерхими дачами и башенками, и вот он, Александровский, резиденция Царя. Часовые у ворот сделали "на караул", автомобиль подъехал к колончатому крыльцу, адъютант вежливо, но совсем независимо (он служит "лично" Государю и больше никому) распахнул дверцу, пошел впереди, указывая дорогу. Делать этого не нужно, дорогу знал, но есть ритуал, его не нарушают никогда.

Коридор пуст, дверь направо - кабинет Царя, сколько раз бывал на докладах... Императора еще нет, но - сейчас войдет и протянет руку: "Здравствуйте, Петр Аркадьевич".

Вот он... Бледен, мешочки под глазами, улыбается дружественно, рука ощущает крепкое, мужское пожатие. Взгляд спокоен, доброжелателен: "Здравствуйте, Петр Аркадьевич, надеюсь, добрался хорошо?" - "Вполне, Государь, благодарю". Теперь нужно подождать, пока он задаст первый вопрос.

- Вы получили мою записку, я полагаю, что сказал все и сказал вполне недвусмысленно. Ваша политика, ваше дело - есть дело укрепления России. Я желал бы услышать ваши соображения.

- Слушаюсь... - помедлил. Все же трудно резать правду-матку, хотя сбоя никогда не давал и всегда говорил то, что думал. Но вряд ли ему будет приятно. Вряд ли... - Ваше Величество, кризис возник из-за того, что свобода многими понимается ложно...

- Как же? Это интересно... - Глаз не отводит, ни малейшей иронии.

Тогда - ладно. Начнем.

- Государь, говорят, что только тогда, когда в ресторанах всегда можно будет найти свободный столик, а на оперетку не надобно будет записываться только тогда будет торжествовать личный интерес, а это и есть свобода, Ваше Величество!

- В самом деле? Но это слишком узкое понимание. Я надеюсь, что вы, Петр Аркадьевич, исповедуете другое. Благоволите изложить.

- Хорошо. (Итак - вперед, и - что Бог даст.) Первое. Рабы были освобождены на сто лет позже, нежели следовало. Отсюда - социализм, община, рабство неизбывное, его удастся вылечить очень и очень не скоро, Государь...

- Согласен. Что вы предлагаете?

- Отпустить Финляндию. Да, у них все признаки самостоятельности: правительство, денежная и судебная системы, полиция и суд. Так. Но они Великое княжество. Это надобно устранить. Теперь Польша. К 1920 году она должна стать полностью независимой. Для соблюдения русских интересов необходимо принять закон о земствах, дать земства в Западный край... усмехнулся.- Ваше Величество, мы называем Польшу Привисленским краем, Западным краем, но ведь она все равно - Польша, Речь Посполитая. Земства сохранят в русском владении многие земли...

- Я согласен и с этим. Но разве это - все? - улыбнулся, давая понять, что скрывать не следует, что готов выслушать самое страшное...

- Я долго колебался, долго размышлял. Я говорю о евреях.

Царь нервно сомкнул ладони, хрустнул пальцами. Видно было, что слово произнесенное режет слух. Но - промолчал, и Столыпин продолжал:

- Я взвесил все: участие евреев в революции, их значительную роль в ней. Участие в партийном терроре. Вэкспроприациях. Стремление еврейского капитала вытеснить русский. Овладеть фабриками и заводами.

- Вы знаете мое мнение. Евреи мои поданные, это так. Но я желал бы, чтобы мои отношения с ними этим и исчерпывались. Тем не менее я готов выслушать вас.