Сизые зрачки зла - Татьяна Романова

Татьяна Романова

Сизые зрачки зла

Пролог

Санкт-Петербург

Февраль 1826 года.

Снег пополам с дождем полз грязной кашей по брусчатке мостовой. На набережной Фонтанки подле Цепного моста – в месте модном и обычно бойком – сейчас вовсе не было прохожих, лишь запряженный тройкой экипаж ожидал хозяев у крыльца длинного серого дома с плоским мраморным балконом, да чуть правее, прижавшись к решетке набережной, мокла ямская пролетка.

На козлах экипажа тихо переговаривались кучер и лакей. Оба уже подзамерзли и теперь строили предположения, сколько им еще придется ждать. Лакей, разминая ноги, спрыгнул на мостовую, и, разглядев в впотьмах извозчика, прикрытого теплой попоной, попенял кучеру:

– Вон гляди, справный человек запасся, а у тебя даже попоны нет.

– Так барыня уже скоро выйдет, – отозвался кучер, прекрасно сознававший, что сплоховал, и нужно было захватить с собой попону, но лакей его уже не слышал: увидев, что дверь дома отворилась, он побежал к крыльцу.

Первой вышла хрупкая дама средних лет, а за ней появилась высокая девушка в собольей шубке. Она тут же подхватила даму под локоть и помогла той сойти со скользких ступеней. Лакей распахнул дверцу экипажа и откинул подножку. Радостно суетясь при мысли, что ожидание на холоде наконец-то закончилось, он помогал хозяйкам разместиться в экипаже, кучер расправлял вожжи, и оба они уже не вспоминали о бестолковом вознице, поджидавшем седоков на безлюдной улице.

Никто из них не заметил, что странный извозчик скинул с плеч попону и достал из-за пазухи закутанный в мешковину сверток. Еще через мгновение в его руке блеснул зажженный фонарь. Извозчик торопливо вытащил из него свечу и сунул ее внутрь свертка. Чуть помедлив, он убедился, что пламя пробилось сквозь мешковину, а потом, в несколько шагов преодолев расстояние до экипажа, стал около запяток. Разглядев за стеклом заднего окошка силуэты двух шляпок, он тихо хмыкнул и бросил горящий сверток в давно облюбованное место – узкую щель между платформой и кузовом. Сверток застрял, но вопреки его ожиданиям держался еле-еле. Поняв, что намотал слишком много тряпок, извозчик в растерянности замер, но исправлять оплошность было уже поздно: экипаж тронулся, а сверток на его запятках вовсю горел.

«Да и черт с ним, все равно никуда не денутся», – успокоил сам себя злоумышленник. Он оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли свидетелей, но набережная казалась совершенно безлюдной. В ожидании, он стал у своей пролетки. Прогремевший взрыв разнес тишину в клочья. У Цепного моста ржали перепуганные лошади и кричали люди. Убедившись, что дело сделано, извозчик развернул свою пролетку и помчался прочь.

День у генерала Бенкендорфа выдался тяжелым, а вечер, похоже, обещал быть еще хуже. Сегодня он с самого утра заседал в Петропавловской крепости – разбирал протоколы допросов участников декабрьского восстания. Спешили очень – государь потребовал доклада, и оставшийся без обеда Александр Христофорович к вечеру изрядно устал. Он уже собирался домой, когда в крепость примчался посланец от генерал-губернатора. В крайне сумбурной записке граф Голенищев-Кутузов сообщал, что на набережной Фонтанки случилось чрезвычайное происшествие: у Цепного моста неизвестные злоумышленники взорвали карету графини Чернышевой. Пострадавшие дамы – мать с дочерью – возвратились в дом графа Кочубея, откуда они вышли всего за пару минут до взрыва. Генерал-губернатор нижайше просил Бенкендорфа незамедлительно выехать к месту преступления и возглавить расследование столь невиданного в столице события.

Каков слог! Как будто после декабря столицу можно было хоть чем-нибудь удивить… Впрочем, выбирать не приходилось, и Александр Христофорович отправился к Цепному мосту. Жандармская команда уже оцепила место взрыва. Старший у них – щеголеватый молодой капитан, произносивший свою самую русскую из всех фамилий Иванов с ударением посередине, – провел начальство к полуобгоревшему экипажу. Лошадей видно не было, и генерал поглядел по сторонам в их поиске.

– К графу Кочубею увели, ваше высокопревосходительство, – уловив его взгляд, подсказал жандарм, – и слуги там же, и обе пострадавшие дамы. Но мы, прежде чем их отпустить, порасспросили кучера и лакея. Те хозяек своих сегодня очень долго ждали, и оба в один голос утверждают, что набережная совсем пустынная была, но какой-то извозчик все это время стоял неподалеку от них.

– Какие же седоки в такую погоду?

– Вот и я так подумал! Начал слуг допрашивать, да только оба ничего толком сказать не могут. Мелют, что извозчик попоной накрывался, а лошадь у него была темной, вот и весь их сказ, – отозвался Иванов.

Александр Христофорович оглядел экипаж. У того отвалились задние колеса, а часть, лежащая на земле, сильно обгорела, и даже в полутьме было видно, что брусчатка рядом с каретой выбита. Генерал подошел к подозрительному месту и убедился, что он не ошибся: на набережной, прямо у въезда на мост, выделялась большая яма.

– Так что же пытались взорвать? – вслух подумал Бенкендорф.

– Нет ясности, ваше высокопревосходительство, – откликнулся капитан, – Да только не похоже, чтобы мост взрывали. Зачем на брусчатку заряд класть, если его можно снизу, стоя на льду, к балкам прикрепить? Нет-с, бомбу с моста под карету кинули!

– Или раньше положили, но она в этом месте скатилась на мостовую, а карету уже снизу взрывом задело.

– Ну, тогда это либо ямщик, либо кто-то из того дома, где экипаж стоял.

Капитан, похоже, оказался из молодых да ранний, он уже стал раздражать Александра Христофоровича своим апломбом, и генерал иронично заметил:

– Граф Кочубей, помниться, еще пару лет назад был министром внутренних дел. Я надеюсь, что вы не подозреваете столь уважаемого человека в подобном злодеянии?

Поняв, что хватил лишнего, жандарм явно занервничал, он злобно пнул ногой выбитые куски брусчатки, вытянулся по стойке смирно и объявил:

– Никак нет, ваше высокопревосходительство! Я не точно выразился. Я хотел сказать, что злоумышленник мог спрятаться в доме графа.

– А почему не в каком-нибудь другом? Вон их тут сколько…

– Да, вы совершенно правы.

Амбициозный капитан на глазах сдулся, словно пропоротая тряпичная кукла с выпавшими опилками, чем изрядно позабавил Александра Христофоровича. Он не зря поставил молодца на место, а то взяли моду без пиетета к великим мира сего относиться. Если ты Иванов, так и бегай со своими жандармами по улицам, а уж с высшими персонами и без тебя найдется кому побеседовать! Решив, что на месте взрыва смотреть больше нечего, генерал направился к дому Кочубеев. Жандарм пошел было за ним, но Бенкендорф приказал тому остаться и разбираться на месте. Он хотел побеседовать с графиней Чернышевой без лишних ушей. Он не сомневался, что мишенью злоумышленников была именно эта дама. Даже более того, он знал человека, ради которого устроили нынешний взрыв.

«Неужто моя крыса попалась? Забавно…» – оценил Бенкендорф, вспомнив донесения своего нового агента. Даже не верилось, что его соперник мог так потерять осторожность. Если удача сейчас не отвернется, а пойманная за хвост ниточка не оборвется, конкуренту – конец. Ну и агент – просто находка! Всего месяц и дело в шляпе… Не сглазить бы только. Хотя чего опасаться? Ведь он все рассчитал правильно…

На радостях Александр Христофорович громко хмыкнул и молодецки взбежал на мраморное крыльцо дома Кочубеев…

Глава 1

Москва

Январь 1826 года.

Ну и мороз!.. Всю последнюю неделю Первопрестольную терзали холода, загоняли москвичей по домам – в тепло, поближе к печам и каминам. Улицы опустели – ни пешеходов, ни выездов. Впрочем, по средине Тверской все-таки катили одинокие сани. Черный как смоль высокий рысак выбивал звонкую дробь на обледенелой брусчатке. Конь был очень хорош, да и сани с высокой лакированной спинкой и накрытыми медвежьей шкурой бархатными сиденьями радовали глаз изящными обводами, но взгляды одиноких прохожих приковывали не они, а пассажирка – закутанная в меха девушка. Темные локоны, выпущенные из-под отороченной соболем шляпки, заалевшая на щеках от мороза кожа и прозрачные светлые глаза в угольных ресницах яркими мазками оживляли холодноватую правильность тонких черт. Гордо вскинув голову, в санках сидела безупречная красавица, и лишь слишком суровое выражение ее лица портило идеальный облик.

Однако саму ее чужое мнение особо не трогало. Графиня Вера Чернышева в свои девятнадцать лет давно перестала думать о том, как она выглядит. Гораздо сильнее ее заботило благополучие близких, а поводов для беспокойства накопилось немало! В доме что-то не ладилось, но в чем причина, Вера так и не поняла, хоть и пыталась докопаться до истины. Правду знали лишь мать и брат, но две недели назад Боб вдруг прервал долгожданный отпуск и срочно уехал из дома, а графиня Софи с тех пор казалась непривычно задумчивой, но от вопросов дочери старательно уходила. Пришлось Вере сбавить напор – она боялась насторожить родных.